Автор: Serpensortia

Название: Если хорошенько подумать

Категория: слэш

Рейтинг: РG – 15

Пейринг: ГП/СС

Summary: иногда поступки говорят больше слов.

Disclamer: моя - только любовь.

Размещение: только скажите, чтобы я знала.

 

****

Туман таял и расползался клочьями под порывами декабрьского ветра. Небо, медленно расчищаясь, наливалось блёклой голубизной. Над Хогвартсом занимался рассвет.

 

Гарри Поттер сидел на подоконнике высокого узкого окна Гриффиндорской башни, наблюдая, как солнечные лучи неуверенно ощупывают каменную кладку стен. Лицо его было угрюмо.

Собственно, другим оно и не могло быть. Последние несколько часов мысли  его крутились исключительно вокруг вчерашнего урока Зельеварения. И предстоящая ему сегодня индивидуальная встреча с преподавателем этого предмета не добавляла Гарри хорошего настроения.

 

Снейп, после того, как его поставили в известность о необходимости обучать Поттера в течение еще двух лет до окончания последним Хогвартса, пришел в ярость. А затем, видимо, поставил себе цель: избавить мир от молодого мага. Причем желательно, чтобы Поттер сделал это самостоятельно. Прошлые издевки Снейпа теперь казались почти расположением, а сарказм – просто не слишком понятным юмором. И почему это мне казалось, что хуже, чем на пятом курсе, быть уже не может? Я явно был пессимистом. Еще как может – вот какую надо было позицию занимать, оставляющую перспективу развития ситуации.

 

Не было такого оскорбления, которого Снейп не обрушил бы за эти два года на голову Гарри. Казалось, каждая новая заслуга юноши только сильнее распаляла его болезненную ненависть. Ни нападения Пожирателей смерти, начавшиеся, когда Гарри учился на шестом курсе, ни человеческие жертвы среди студентов и учителей на этой войне не примирили его с Поттером.

 

Это при том, что не единожды им приходилось действовать заодно, плечом к плечу.

 

Однако Снейп оставался верным себе. В присутствии преподавателей он с великолепным презрением игнорировал Гарри, а при студентах или  (спаси Мерлин) оставаясь с ним один на один – оскорблял так, что у того сильно чесались руки вынуть палочку и испробовать, каковы его будут его успехи в данном случае применения Crucio.  Однако он никогда не позволял себе забыться. Как-никак Снейп до сих пор был его преподавателем, а он – студентом, обязанным соблюдать школьные правила. К тому же пренебрежение этими правилами только могло бы дать Снейпу в руки лишний козырь. А Гарри и сегодня не был вполне уверен, на чьей Снейп стороне и не убьет ли его, если будет заманчивая возможность.

 

Поскольку поделиться этими соображениями, с новой силой вернувшимися после гибели Сириуса, Гарри было решительно не с кем  (ни Рон, ни Гермиона не стали бы его слушать, списав подозрения друга на нервное потрясение, а Дамблдор доверял Снейпу как-то слишком уж безоговорочно), Гарри оставалось только призывать самого себя к бдительности и благоразумию.

 

И надо сказать, у него это получалось. Успешно получалось весь прошлый год и почти половину этого. Но после вчерашнего происшествия Гарри, отдавая себе отчет, что сорвался, не мог не признать, что может и не увидеть, чем окончится битва Добра и Зла… Что там – он мог даже не узнать, какие блюда подадут сегодня на обед в Большом зале. Потому что сегодня в полдень ему предстояла встреча с Северусом Снейпом, а по ее окончании Гарри мог оказаться в местах, о которых мы не имеем ровным счетом ни малейшего представления. Во всяком случае, до тех пор, пока живы.

 

Да, он не имел права срываться. Нужно было проигнорировать очередную отравленную колючку снейповского сарказма. Но, в конце концов, до позавчерашнего дня Гарри не доводилось убивать в прямой схватке. Не доводилось видеть, как зеленое свечение Третьего Непростительного отражается в мертвеющих глазах противника, приобретающих на секунду цвет его собственных глаз. Позавчера Гарри впервые почувствовал, как сильно могут дрожать пальцы, сжимавшие палочку, даже несколько часов спустя после происшедшего.

 

****

Он аппарировал в Хогсмид после очередного собрания Ордена Феникса, где обсуждался план и координация дальнейших военных действий. В связи с чрезвычайным положением запрет на использование магии несовершеннолетними был отменен, и Гарри получил возможность применять палочку, аппарацию и другие жизненно необходимые вещи без риска быть доставленным как нарушитель в Министерство магии.

 

По окончании собрания он, Дамблдор и Макгонагалл отправились в Хогсмид, ближайшее место аппарации к Хогвартсу, порознь. Гарри, как самый юный и недостаточно опытный, отправился первым.  И в тот момент, когда он мысленно поздравлял себя с удачным возвращением, позади  него вырос Люциус Малфой. Гарри, вероятно, не успел бы этого узнать, если бы не крик очень удачно оказавшегося в Хогсмиде Рона. Гарри пригнулся, пропустив над собой первое проклятие, и одновременно повернулся, оказываясь с противником лицом к лицу.

 

Первым чувством, посетившим его, оказалось облегчение: Малфой был один. Без своих сподвижников – они, вероятно, еще не успели подтянуться, и это позволяло выгадать несколько секунд.

И еще Люциус был без телохранителей-дементоров по бокам. Когда эти существа вступали в схватку, у светлых магов, не обладавших железной выдержкой, не оставалось шансов. Ведь практически невозможно одновременно создать и удерживать мощного телесного Патронуса для отпугивания дементоров и обмениваться смертельными заклятьями.

 

Дементоры, наверное, получали от войны то же удовольствие, что маглы от вечеринок.

Заключение Пожирателей смерти в Азкабан после пятого курса Гарри, естественно, не затянулось – они практически открыто покинули его вместе со своими стражами. Теперь, впервые за всю свою историю, тюрьма стояла покинутая, а стены ее никому не внушали ужаса.

Малфой открыто стал во главе Пожирателей смерти. Самой большой загадкой для Гарри оставалась причина, по которой Драко Малфой продолжал при этом учиться в Хогвартсе.

 

Итак, Гарри успел оценить свои шансы. Невелики – при том, что Малфой-старший всегда считался сильным колдуном, не решавшимся бросить открытый вызов только, пожалуй, Дамблдору. Вряд ли он рассматривал Гарри Поттера как серьезного противника. А Гарри, со своей стороны, предпочел бы увидеть на его месте Беллатрис Лестрейндж. Не потому, что справиться с ней было бы легче – просто к этой женщине у него был собственный, особый счет. За Сириуса.

 

Но ни выбирать, ни отступать не приходилось.

 

-         Мальчик, - холодно улыбнулся Малфой, - как ты вовремя. Ну что, Гарри, попался. Вот и всё. Да?

-         Иди к черту, - сквозь зубы бросил Поттер в ответ, чувствуя, как вырастает вокруг них заклятье щита –     щита, сквозь который к нему не пробьется помощь. Но и к Малфою она не пробьется также.

Он встал в позицию и поднял палочку в классическом жесте вызова.

 

Если Малфой и удивился, он не показал этого. Он атаковал. Молниеносно.

 

Самого хода дуэли Гарри теперь, как ни старался, вспомнить не мог. Зато великолепно помнил финал – хотя был уверен, что сниться в кошмарных снах первое убийство ему не будет.

Еще он помнил, что видел мельком: все подоспевшие к месту происшествия – Дамблдор, МакГонагалл, Люпин, Рон – держали палочки наизготовку, застыв в напряжении, готовые рвануться вперед, как только заклятье щита спадет.

 

 А еще там стоял Снейп (и откуда только взялся?), демонстративно сложив на груди руки и бесстрастно прищурившись. Кажется, он даже не вынул палочку. 

И когда Гарри убил Малфоя, а затем без сил повалился навзничь, к нему бросились все, кроме Снейпа. Тот просто повернулся и удалился лёгкой походкой – как большая черная птица.

 

Ночью, лежа в постели и рассматривая угольно-черные тени  в углах комнаты, Гарри всерьез обдумал возможность того, что Снейп оказался на месте схватки неслучайно – он наверняка аппарировал вслед за Малфоем, когда они направлялись на какое-нибудь очередное собрание Пожирателей смерти.  И Поттеру мучительно хотелось разоблачить предателя.

 

Хорошо бы, не пришлось делать это ценой собственной жизни… и почему ему так трудно сдерживаться, когда речь идет о Снейпе? Их ненависть была на сегодняшний день вполне взаимной и, пожалуй, равной по силе. Никакие разумные доводы здесь уже не действовали.

 

И все-таки он должен был промолчать.

 

Назавтра, на следующем занятии по Зельеварению – поскольку уроки, по совместному решению преподавателей и учащихся, продолжались, невзирая на военное время (вернее, вопреки ему) – Снейп не преминул вновь выставить Гарри идиотом и полной бездарью.

Его победу в сложнейшей дуэли, в которую невозможно было вмешаться  из-за слишком быстрого обмена заклятьями и заклинания щита, Снейп назвал недоразумением, которое, на его взгляд, только подтверждает общеизвестное правило. Правило же это гласит: мистер Поттер, семнадцатилетний семикурсник Хогвартса, не годен ни к какой деятельности, требующей минимальной осторожности и сосредоточения мысли. Поэтому все его успехи обусловлены исключительно безрассудством и лихим наскоком, и каждый раз может стать для него последним.

 

На это Гарри, поднявшись, ответил, кем именно он, Гарри Поттер, считает профессора Северуса Снейпа – как преподавателя, так и борца ордена Феникса. Говорил он не меньше минуты.

 

 После заключительного слова прочувствованной тирады Снейп побелел, хотя никогда не отличался ярким цветом лица. В глазах его вспыхнули не обычные уничижительные огоньки, а обещание скорой и злой смерти.

 «Вы заплатите за свои слова, мистер Поттер», – пообещал он полушепотом. От этого полушепота у всего класса по коже поползли мурашки. Но только не у Гарри. Ему терять было уже нечего. «Когда вам будет угодно, сэр, – отрывисто бросил он, – по крайней мере, если у вас хватит мужества выйти один на  один, одним Пожирателем смерти среди нас станет меньше».

 

Поскольку добавить к этому было, в общем-то, нечего, Поттер молча собрал свои вещи и вышел из класса в гробовой тишине – Снейп, казалось, лишился дара речи от бешенства, только ноздри его широко раздувались на бескровном лице. 

 

Ничего не слыша от шумящей в ушах крови, Гарри медленно поднялся в гриффиндорскую спальню. Дрожа от нервного возбуждения, он не нашел в себе сил на то, чтобы присесть, и встал у окна, прислонившись плечом к стене. Взгляд его невидяще уперся вдаль. Нет, он еще не сожалел о сказанном Снейпу. Гневные слова продолжали звучать в его голове.  Гарри пару раз судорожно вздохнул.

 

После окончания урока в комнату робко постучали. Гарри не отозвался. Тогда дверь слегка приоткрылась, и в нее боком проскользнула бледная Гермиона. Она молча подала Гарри запечатанный слизеринской печатью пергамент.

 

Гарри вскрыл записку. Она была предельно лаконичной: «Завтра в моем кабинете. 12:00».

Почерк Снейпа был ровным и четким, как обычно, капель чернил, указывающих на то, что он торопился или давил на перо слишком сильно, на пергаменте не оказалось. Он написал это с холодной головой.

 Он не волновался.

 

Самое время испугаться.

Если Снейп хочет его убить, то Гарри полчаса назад дал ему в руки блестящую возможность.

 

Он взглянул на неподвижную Гермиону, ожидая  комментариев, но девушка проявила совершенно несвойственную ей молчаливость. Она без единого слова  отвернулась и, опустив голову, вышла. Дверь закрылась.

 

 

****

Удивительно, но несмотря на то, что он проспал только до шести часов утра, Гарри неплохо выспался.

Неслышно поднявшись с постели, он вновь подошел к окну-бойнице Гриффиндорской башни и, усевшись на холодный подоконник, уставился в никуда. Из состояния глубокой задумчивости его вывел голос Рона:

– Гарри, уже десять часов. Ты… ты не пойдешь на завтрак?

 

Юноша медленно повернул голову и обвел взглядом комнату. Действительно, она уже опустела, все постели были заправлены, стопок книг на тумбочках у кроватей тоже не было. Они что сегодня, без единого слова все утром отсюда вымелись? Или я оглох?

               

– Гарри?

 

Он  не ответил.

Нет,  не потому, что хотел задеть Рона – просто в том состоянии внутренней сосредоточенности, в котором он пребывал, еда  не полезла бы в рот. Друг, кажется, понял его и тихонько вышел, притворив дверь – точно так же, как вчера Гермиона.

Гарри остался сидеть на подоконнике, изучая  декабрьское небо и задумчиво постукивая ногтями по стеклу.

 

Если уж он собирался, в нарушение всех – хоть и изрядно потрепанных войной – школьных правил на поединок со своим преподавателем, который тоже при этом непонятно, как собирался выкрутиться перед директором, следовало в последний раз всё взвесить.

 

Необходимо было попытаться понять, каким же образом всё сложилось именно так. Понять себя. И понять своего противника. Это Поттер давно усвоил. Если не понимать, какие цели преследует враг, бесполезно пытаться переиграть его. Грубой силой? – у Гарри ее просто не было. Его главным оружием были ловкость, проворность и хитрость. Оставалось представить себе ход мыслей того, с кем сегодня его ждет дуэль. Хотя можно ли здесь разобраться логически? И почему я в этом сомневаюсь. *Потому что начинать надо с себя, верно, Гарри?* Заткнись, сделай одолжение.

 

Итак. У Снейпа был миллион и один повод для того, чтобы ненавидеть Гарри Поттера.

Во-первых, за то, чей он сын.

Во-вторых, за то, что он так похож на того, чей он сын.

В-третьих, за то, что Снейпу не раз и не два приходилось спасать сыну школьного врага жизнь. А хотелось, наверное, свернуть при этом шею. Потому что Поттер-младший отличался наследственным безрассудством и незаурядной смелостью, которая Снейпу небезосновательно представлялась дерзостью.

Суммируем.  Совокупность этих фактов дала Снейпу уверенность в праве открыть против Гарри военную кампанию с первого дня его поступления в Хогвартс. Что он  и не преминул сделать.

 

Наверное, по-снейповски такая месть имела смысл. Особенно учитывая, что Люпин и Сириус вынуждены были смириться с необходимостью занятий по легилименции.  Неплохой подарок двум выжившим из четверых Мародеров. «Я рассчитаюсь с вашим мальчиком так же, как вы рассчитывались со мной за свои приступы скуки и дурного настроения».

Мародеры все студенческие годы травили Снейпа, оскорбляли его гордость – неудивительно, что его мщение после стольких лет обрушилось на человека, до которого он смог дотянуться.

 

До вчерашнего дня эти причины в глазах Гарри отличались некоторой умозрительностью (если не казались откровенным бредом), но, к сожалению, злосчастный вчерашний день некоторым образом подтвердил их право на жизнь.

 

Я видел самые стыдные, самые тайные воспоминания Снейпа в Омуте памяти. Я прекрасно помню, как сумел пробить его защиту заклятием Legilimens и увидеть там некрасивого, одинокого, закомплексованного подростка.

Именно я заставил Снейпа вновь пережить похороненное в глубине души унижение. Это, может быть, был первый  лично мной поданный ему повод для  ненависти. Вчера был второй. А Снейп ведь у нас  не из тех, кто прощает.

За мной нет никакой вины, говорил я себе год за годом. Ему не за что ненавидеть меня.

 

 

Сегодня этот довод уже не актуален.

 Гарри отдавал себе отчет, что переступил границы дозволенного – его вчерашняя обвинительная речь, адресованная Снейпу, содержала несколько намеков на то, что он видел.

Именно после обмолвки о «педагогических талантах человека, которого в учебные годы встряхивали вверх тормашками собственные однокурсники» Снейп и побледнел страшной, мертвенной бледностью. И Гарри понял, что вот этого Снейп не простит ему никогда. Собственно, еще, может быть, останется прав. 

Потому что одно дело – унижать отца в сыне, и другое – получить уверенность в справедливости своих действий.

 

О том, сколько оскорблений пришлось за шесть с половиной лет на долю Гарри, молодой человек совершенно неожиданно для себя забыл. Может быть, оттого, что голос вдруг  пробудившейся совести говорил ему сейчас, что он зарвался. Он ударил в чуть ли не единственное уязвимое место этого человека, и если бы не сила воли Снейпа, Гарри был уверен, он был бы убит на месте.

 Вместо этого он смог покинуть класс, не услышав в спину ни одного слова.

 

Он помнил о словах Дамблдора относительно поведения Снейпа: есть раны, которые никогда не рубцуются. Такой раной была ненависть профессора Зельеварения к старшему Поттеру, страстная, укоренившаяся с юности ненависть. На Гарри падала лишь ее слабая тень.

Неужели только из страха перед Дамблдором Снейп при таком своем отношении не раз спас мне жизнь?..

 

 

Где-то в глубине холлов замка стенные часы гулко пробили одиннадцать. Гарри зябко поежился. У него оставался один час до встречи со Снейпом, и час этот внутренний голос настойчиво рекомендовал назвать последним.

 

Итак, мистер Поттер. С отношением Снейпа мы, не без умственного перенапряжения, всё ж таки разобрались. Осталось рассортировать собственные ощущения, чтобы не дать в случае чего (чего? – да чего угодно) ударить по больному.

 

Ого. От этой неожиданной мысли Гарри выпрямился. Где это у него, любопытно узнать, больные места в случае, когда речь идет о Снейпе? Сколько он помнил себя в Хогвартсе, этот человек был его постоянным наказанием. (*Ничего, я уверен, это совершенно взаимно.*) 

О чем тут можно было говорить, кроме глубочайшей неприязни и непрерывных подозрений?

 

Причем хуже всего было в ситуациях, когда Снейп оказывался прав. А прав он – если, конечно, оставить его идею-фикс о том, что Гарри внешне и внутренне является копией Джеймса – оказывался постоянно. Но гибели Сириуса Гарри до сих пор не мог ему простить. Знал, что, возможно, не прав, но простить не мог.  Потому что замечательно помнил, как сильно Снейп жаждал «скормить» душу Блэка дементорам – когда-то, на третьем курсе, две или три жизни назад.

 

Как Гарри тогда хотелось ему отомстить! В глубине души он и сам не верил, что Снейп предает орден Феникса – но это позволяло находить выход отвращению к  человеку с мрачными темными глазами и самой бесшумной походкой в Хогвартсе.

И ему нравилось постоянно выводить Снейпа из себя – нравилось тем больше, когда поблизости не было всегда готового вмешаться Дамблдора.

Потому что он рассчитывал, что однажды Снейпу не хватит самообладания и он поддастся на провокацию. Дуэль не внушала ему страха, кто бы ни был противником – вероятно, пережитое на четвертом курсе потрясение вытравило страх.  Гарри каждый день знал, что в любую минуту может оказаться перед выбором: убить или быть убитым. Эта постоянная, неюношеская готовность преждевременно состарила его взгляд, заложила тонкую, но глубокую морщинку между бровями – и помогла справиться с Малфоем.

 

Что ж, можно, пожалуй, сказать, что провокация наконец удалась, какая разница, каким образом. Можно посчитаться за все годы, когда в тени ночных хогвартских коридоров ему мерещилась фигура этого человека, заставляя нервно вздрагивать и плотнее кутаться в мантию-невидимку.  Сквитаться за все оскорбления и унижения, когда хотелось провалиться на месте под пронзительным взором, чувствуя себя флоббер-червем, которого сейчас кинут в котел с булькающим зельем.

 

Гарри тяжело вздохнул. Так или иначе, этот час действительно обещал стать последним в его пребывании в стенах замка. Даже если они со Снейпом не убьют друг друга, его практически сразу немедленно исключат – Снейп первым об этом позаботится. Если уже не позаботился.

Гарри тут же представил себе, как зельевар  летящим шагом приближается к кабинету Дамблдора, рявкает горгулье пароль, небрежным жестом отбрасывает с лица тяжелые волосы… на этом месте воображение молодого человека внезапно застопорилось. А затем последний эпизод прокрутился еще раз, словно в замедленной съемке – Снейп, вскидывающий узкую аристократическую руку к лицу, твердые длинные пальцы скрываются в волосах, холодные губы сжаты в обычную презрительную линию…

Гарри замер, словно увидел привидение. Представившийся образ вызвал странное чувство – дыхание его вдруг пресеклось, словно от удара под дых,  к горлу подступила горечь.  А потом он с потрясающей четкостью увидел, как Снейп поворачивается к нему и другой рукой проводит по шраму, отводя со лба челку так же, как только что убирал прядь волос со своего лица.

 

С губ Поттера сорвалось тихое, но явственное нецензурное шипение. Это уже ни в какие ворота не лезло! Сесть на седьмом курсе на подоконник, чтобы подумать о том, какие слабости есть у твоего противника, какие заклятия использовать для воздействия именно на эти слабые места, поразмыслить о природе своей собственной ненависти – и за пару часов вывести ее природу! И какая природа вырисовывается…

 

Нет. Нет. Нет. Этого просто не может быть. Как, между прочим, вписывается в эту концепцию Джинни, которую я сам уложил в постель два месяца назад? Что, если бы я тогда представил себе Снейпа, прикасающегося к моему лбу, я бы…

*Да.* 

Нет! Нет! Нет!

 

Гарри слетел с подоконника, торопливо прошелся по комнате из угла в угол. Я не одну сотню раз видел Снейпа. И всегда он вызывал у меня только чувство отвращения. Это не изменится – не может измениться – такие вещи не меняются  за несколько минут.

*А если бы он в самом деле дотронулся до тебя?* Да дотрагивался он! За столько лет – он меня разве что за шкирку не тряс! Почему вообще я вдруг сейчас об этом думаю, из-за чего психую?

 

Гарри резко остановился на середине  шага. Ему показалось, что он понял, и это понимание заставило его дотащиться до кровати, упасть на нее и уставиться в потолок. Он представил себе не взгляд Снейпа. Не его ядовитый голос. Даже не властный разворот плеч.

 Он увидел перед собой его тонкие нервные запястья с безошибочно-умными пальцами. Эти  руки, даже сжимаясь в кулаки, никогда не свидетельствовали о ненависти Снейпа к Гарри Поттеру. Они, казалось, принадлежали другому человеку. Именно так, словно незнакомца, гриффиндорец будто впервые увидел своего самого нелюбимого профессора.

 

А во время моей дуэли с Люциусом… откуда он взялся там? Я помню, как он стоял, спрятав ладони в рукавах скрещенных на груди рук. Не потому ли он скрестил их, что боялся не справиться с собой и броситься вперед?

Да нет, этак можно до чего угодно додуматься. Там же Дамблдор был, МакГонагалл, они бы в случае чего вмешались… и потом – чтобы Снейп за меня боялся?

А когда он увидел, что Люциус убит и мне ничего больше не угрожает, он так стремительно ушел, что никто, наверное, не успел увидеть его лица. Хотел бы я знать, что в нем было.

 

Так, слушай, Поттер. Ты рехнулся. Ты не внемлешь рассудку – а я, кстати, и есть твой рассудок – но проклятию, которое сорвется через полчаса с губ и палочки Снейпа, ты, надеюсь, поверишь. Только постарайся как-нибудь уклониться от Авады, не встречай ее-то хоть, как знак расположения!

 

Договорились. Слава Мерлину. Только выводы из дивного диалога  с самим собой получались очень уж… не те, каких хотелось бы. Выходило, что Гарри нарочно провоцировал Снейпа, стремясь привлечь его внимание, и при этом даже не осознавал своей заинтересованности.

И если бы Снейп однажды догадался – лицо Гарри вспыхнуло – он совершил бы этим для своего студента открытие крайне необычной америки.  Сомневаться уже не приходилось – самому себе Поттер врать не привык. То, как отреагировало все его существо на образ Снейпа, смотрящего на Гарри без обычного гнева во взгляде, притрагивающегося к нему, подтверждало его интерес к зельевару лучше любых слов. И интерес этот был отнюдь не только интеллектуального свойства.

Что делать-то теперь?

 

Этот (один из, бесспорно,  ключевых для мыслящего человечества) вопрос Гарри додумать не успел. Магловский будильник у изголовья его кровати запищал, свидетельствуя, что на циферблате без четверти полдень.

Нужно было идти.

 

 

****

Столько лет по несколько раз на неделе мне приходилось спускаться в подземелья – но, по-моему, никогда это не получалось сделать так быстро. Во всяком случае, лишняя пара минут не помешала бы. 

Подытожим.  Итак, я увлекся профессором Зельеварения, человеком, больше которого меня ненавидит, наверное, только Вольдеморт. И по всей видимости, это произошло не вчера. Почему это случилось? Ну, потому, наверное, что мне нравится преодолевать трудности.

Ха-ха.

Просто я впервые осознанно посмотрел на него другими глазами. Он волевой, сильный и умный. (И ладно, согласен – он не шпион.) Он столько раз рисковал собой из-за меня, так или иначе. Хотя любить меня ему абсолютно не за что, он долго не подавался желанию оторвать мне голову. Наверное, и не поддался бы, если бы я не оскорбил его в момент, когда он в очередной раз думал о том, какое именно чудо уберегло меня в энный раз от довольно-таки бесславной гибели.

Я фактически сам попался Малфою в руки. Нужно ведь было мгновенно аппарировать назад, как Флитвик учил, а я в бой ринулся. Собственно, Снейп был прав – победил я лишь безрассудным натиском, эффектом неожиданности.

 Вы вновь попытались предостеречь меня, сэр – и чем я ответил вам?

 

Но я готов признать свою неправоту. Конечно, вашего отношения ко мне это не изменит и поединка не предотвратит, ну и ладно.

Я знаю, что я должен сказать вам теперь, профессор. Вот только чуть ли не впервые я боюсь, что мне не хватит на это мужества, и вы успеете испепелить меня взглядом.

 

Гарри задержался на секунду перед массивной дверью снейповского кабинета, вдохнул поглубже, словно пловец перед заплывом, а затем постучал и, чтобы не растерять решимости, сразу же потянул дверную ручку.

Снейп стоял около своего стола спиной к вошедшему. Казалось, он не услышал стука Гарри. Но когда молодой человек открыл рот, чтобы кашлянуть, профессор внезапно обернулся. Выражение его лица было именно таким, как Поттер его себе и представлял: застывшее в холодной решимости, замкнутое, непроницаемое. Брови сходились над переносицей в одну прямую линию, из-под них недобро поблескивали глаза.  И непохоже было, чтобы он собирался тратить время на разговоры.

Гарри неслышно выдохнул, от всей души надеясь, что проявление его волнения останется незамеченным. Разумеется, этого не случилось. Снейп смерил гриффиндорца крайне неприятным взглядом и после долгой паузы изрёк:

 – Мистер Поттер. Я искренне рассчитываю, что это моя последняя встреча с вами в нынешней жизни. Полагаю, вы льстите себя той же надеждой. Коль скоро вы все же соизволили прийти, приступим.  – Он отступил на шаг от стола, который загораживал спиной, давая Гарри возможность обежать взглядом пространство столешницы. И то, что представилось взгляду юноши, очень ему не понравилось.

Стол, с одного края обычно заваленный пергаментами с очередными контрольными работами, а с другой стороны – бережно разложенными ингредиентами для зелий, был абсолютно пуст, если не считать одного-единственного предмета в центре стола. Этот предмет Гарри превосходно помнил: еще бы, разве забудешь Омут памяти Дамблдора, особенно когда заглядываешь в него всякий раз исключительно в экстремальных обстоятельствах! (Правда, в последний раз экстрим начался, когда Гарри оттуда уже выбрался – после самого скверного снейповского воспоминания. Пережитые ощущения и сейчас заставляли поежиться.)  Интересно, зачем Снейп принес его сюда? Явно не для того, чтобы поделиться с Гарри яркими моментами своей биографии.

Кроме чаши, над которой, как и всегда, поднималось ровное серебристое свечение, на черном полированном дереве не было ни соринки. Во власти какого-то нехорошего предчувствия Поттер медленно отвел глаза от стола и обвел ими комнату. Кабинет был основательно прибран. Нет, основательно – не вполне подходящее слово. Он был стерильно чист и пуст. Здесь можно было оперировать. Ничто не указывало на присутствие хозяина, ничто не говорило, что эти стены имеют постоянного владельца. Именно так выглядел перед каждыми летними каникулами кабинет ЗОТС – после смещения очередного преподавателя.  Снейп что, собрался в отпуск? Посреди учебного года? Во время войны? Или это… подведение итогов? Тогда тебе хана, Поттер. Азкабан, конечно, не функционирует, но кто его, Снейпа, знает – угрохает Гарри и эмигрирует куда-нибудь в Зимбабве, подальше от Дамблдора, будет оттуда подрывную деятельность против Вольдеморта вести. А здесь решат, что без вести пропал, может, еще и завещание обнаружится…

Но эти соображения взволновали Гарри не так сильно, как должны были. Его даже не особо удивила мысль о том, как легко он отбросил стереотип о двуличности Снейпа. Прикончит так прикончит – главное, успеть донести до него то, до чего додумался за последние пять часов. Стоило бы поторопиться – под Crucio  сделать это будет гораздо сложнее – но рот категорически отказывался открываться. К счастью, Снейп сам разорвал затягивающееся молчание:

– Итак, Поттер. Заверяя вас в факте, что именно вам я менее всего обязан отчетом о своей деятельности, я решил все же предоставить вам возможность своими глазами убедиться, что вы умрете, расплачиваясь за опрометчиво нанесенное ложное оскорбление. А вы умрете, это я вам гарантирую.

Перед вами, Поттер, Омут памяти – не сомневаюсь, вы узнали его, поскольку ваши наблюдения, почерпнутые из этого источника, отличаются памятным…богатством красок. – Голос Снейпа пресекся от гнева, и он впился в Гарри горящим взглядом. Тот молча опустил голову, принимая упрек. Еще бы, на информацию из Омута памяти он не далее как вчера ссылался в своем обвинительном спиче.

– Так вот, профессор Дамблдор дал мне разрешение ознакомить вас с информацией, которую я посчитаю нужным донести до вас. Он, в свою очередь, готов засвидетельствовать ее подлинность. Единственное, чего директор не знает – это зачем вам будет продемонстрирована запись моего воспоминания о переходе на светлую сторону. Затем, что я собираюсь сделать то, что не удалось Люциусу Малфою: вызвать вас на дуэль и убить. – Руки Снейпа сжались в кулаки, и он с видимым усилием разжал их. – Что директор сделает со мной потом, вас, Поттер, касаться уже не будет. Потому что вас с нами, надеюсь, не будет.

 

Гарри тяжело вздохнул. Перспектива, обрисованная Снейпом, конечно, не радовала, но при других обстоятельствах озаботила бы его серьезнее. Профессору Зельеварения, по-видимому, так надоел Гарри Поттер, что он готов был посчитаться с ним любой ценой – даже ценой жизни. Железное самообладание внезапно кончилось. Что ж, подумал Гарри, и у металла бывает усталость. Но, пожалуй, пора было все-таки включать речевые способности, пока Снейп не решил, что он онемел от страха. Профессор тем временем широким издевательским жестом пригласил мальчика к Омуту:

– Добро пожаловать на ваш последний сеанс  копания в моей памяти. Прошу, только не заскучайте – там не будет сцен с вашим отцом.  – И видя, что Поттер стоит, не двигаясь, Снейп добавил, – или вы страшитесь признавать ошибки, мистер Надежда-магического-мира?

 

Гарри решительно выпрямился и шагнул вперед. Но не к столу, а к самому Снейпу, решительно глядя ему в лицо. Момент настал: теперь или никогда. Он должен это сделать. Ради себя…и ради Снейпа, хотя тот, конечно, радоваться  не станет.

– Сэр, благодарю вас за то, что вы решили напоследок развеять мои сомнения. Благодарю, что решили сперва поговорить со мной. Позвольте и мне сказать всего два слова. Тоже, можно сказать, на прощанье.  – Он набрал в грудь побольше воздуха и, чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, произнес, глядя Снейпу прямо в глаза:

– Я признаю, что был не прав. Признаю, что мои подозрения были беспочвенны и не имели под собой реальной основы. Вы вправе требовать от меня удовлетворения за нанесенное оскорбление. И – поскольку я признаю, что вина целиком лежит на мне, я не буду смотреть в Омут…и защищаться тоже не буду. У меня даже нет с собой палочки. Вы можете убить меня, профессор, я не стану сопротивляться.

 

Проговорив все это на одном дыхании, Гарри почувствовал, что сейчас просто упадет на каменный пол слизеринского подземелья. Потому что это было бы лучшее, что он мог сделать под взглядом, каким смотрел на него Снейп. Гарри даже посетило ощущение дежа вю: казалось, повторяется сцена со вчерашнего урока Зелий. Снейп стоял совершенно белый от ярости и только судорожно дышал – сиплый звук его дыхания был единственным, нарушавшим глубокую тишину кабинета. Наверное, если бы у зельевара было меньше выдержки, он ударил бы стоящего перед ним Поттера – впрочем, прозорливо подумал Гарри, это еще вполне могло произойти. Наконец Снейп обрел способность выражаться членораздельно:

–Какое великодушие, – произнес он вибрирующим от негодования голосом. – Вы нанесли мне очередное прилюдное оскорбление, по всей видимости, рассчитывая, что оно сойдет вам с рук, как и все предыдущие. Когда этого не произошло, вы, Поттер, решили сыграть в благородство и продемонстрировать раскаяние и покорность судьбе. Да как вы смеете выдавать вашу трусость за мужество!? Вы можете убить меня, профессор, – очень похоже передразнил он. – Да, конечно, чтобы затем ваша скорбная тень явилась к директору с очередным рассказом о злобном мастере Зелий, убившем несчастного безоружного ребенка! Вам мало было на протяжении почти семи лет портить мне жизнь, вы вознамерились лишить меня шанса на спокойную смерть после того, как я, наконец, избавлюсь от вас! Вы немедленно возьмёте свою палочку и будете защищаться, Поттер! Умрите не как законченный трус, по крайней мере! – на щеках Снейпа выступил лихорадочный румянец; это был, по большому счету, первый раз, когда Гарри услышал, как Снейп повышает голос. Он даже вздрогнул пару раз, но когда его собеседник на секунду замолчал, чтобы набрать воздуха, Гарри повторил все так же ровно:

– Я не буду защищаться, сэр.

 

Для собственной сохранности – лучше ему было этого не делать. Но Гарри сейчас не смотрел профессору в лицо, а потому  не мог увидеть, какое на нем появилось выражение. Он не в силах был отвести взгляда от рук Снейпа: от его ладоней, судорожно сжимавших одна другую, и пальцев, с силой переплетенных в замок на уровне груди. Он словно в замедленной съемке следил за тем, как разомкнулись эти руки, и откуда-то издалека услышал внезапно изменившийся голос Снейпа. Голос произнес:

– Ах, вы не будете? Отлично. Думаю, ради такого случая позволительно изменить той брезгливости, которую я испытываю в отношении вас, Поттер. Если ваша шкура непроницаема для оскорбления словом, проверим, как вы среагируете на оскорбление действием. – И его левая рука на секунду исчезла из поля зрения Гарри, взлетев для тяжелой пощечины.

 

Однако Гарри недаром был ловцом квиддичной команды.

Хотя война и предъявляла к студентам свои требования, вынудив повзрослеть за два года кого на пять, кого на пятнадцать лет, квиддич оставался. Только играли теперь не на кубок школы и не на дополнительные баллы, а ради того, чтобы ненадолго вернуться в прежнее счастливое время. Ну и для тренировки реакции.

На матчи по-прежнему собирался весь  Хогвартс, и со стороны могло показаться, что по крайней мере здесь, на стадионе, все осталось по-прежнему. Но только на первый взгляд.  Никто даже не пытался подражать веселой заводной манере комментатора Ли Джордана – Ли, убитого в июне прошлого года вместе с Джорджем Уизли при попытке проникновения в один из штабов Пожирателей смерти. Над полем не раздавалось больше веселых воплей болельщиков, кто бы ни забивал гол. А удачное уклонение от бладжеров встречали яростными аплодисментами, поскольку ловкость, тренируемая здесь, могла помочь увернуться от брошенного заклятья.

 

Или от пощечины.

 

Снейп действовал очень быстро – нетренированный человек, пожалуй,  не заметил бы его движения и очнулся уже на полу. Но Гарри привык к тому, что для сохранения жизни в критической ситуации необходимо хотя бы на вдох опережать противника. Он неуловимым движением подался назад и выбросил вперед  правый локоть, прерывая замах. И когда рука Снейпа ударилась о его руку, Гарри стремительно перехватил снейповское запястье.

*Эффект неожиданности, говорите? Ладно, пусть будет эффект неожиданности.*

 

Он ожидал услышать вскрик, бранное слово или хотя бы шипение сквозь зубы – ушиб должен был оказаться весьма чувствительным. Но не услышал ни звука в показавшуюся бесконечно долгой секунду. Гарри стремительно глянул на Снейпа: его твердо очерченный рот был плотно сжат. А в следующее мгновение Снейп яростно рванул руку к себе. Опять-таки, при нормальных обстоятельствах такой рывок мог оставить самого Поттера с вывихом предплечья, но молодой человек не вчера родился и примерно представлял, чем чревата его самооборона.

  Поэтому руку зельевара Гарри удержал. Мало того, перехватился поудобнее, вцепившись теперь в тонкое, но поразительно сильное запястье уже обеими ладонями. Под ними сумасшедше бился чужой пульс.

 

Медленно, прикладывая те же усилия, как если бы боролся с ветвью Дракучей Ивы, Гарри вынудил Снейпа – дюйм за дюймом – повернуть кисть ладонью вверх. Она немедленно сжалась с кулак – такой, что ногти глубоко ушли в кожу, обещая оставить там глубокие следы.

Поттер тяжело вздохнул и попытался разжать эти пальцы; зачем – он и сам не смог бы толком объяснить. Но занятие оказалось бесполезным: хрупкие фаланги были словно отлитыми из стали. И только оставив бесплодную затею, Гарри осознал, что до сих пор не услышал ни одного слова.

Он снова поднял голову, желая прочесть на бледном непроницаемом лице хоть что-нибудь – хоть свой смертный приговор. Но как только он шевельнулся, Снейп еще раз с силой дернулся, практически высвободившись из захвата.

 

Если я его отпущу, он меня убьет. Если я его не отпущу, он меня все равно убьет, как только дотянется до палочки. Выбор небогат. Значит, можно побороться еще, ничем уже особо не рискуя. Гарри хмыкнул, не разжимая губ. А затем постепенно ослабил хватку, по-прежнему сжимая снейповскую руку, теперь уже скорее бережно, чем настойчиво. Почему-то ему очень, очень хотелось увидеть, какая ладонь скрыта за плотно стиснутыми пальцами. Он давно ничего так сильно не хотел, в особенности настолько нелогично.

 

– Отпустите меня, – раздалось возле его уха. Они стояли совсем близко, так, что Поттер видел, как вздрагивает от дыхания мантия на груди Снейпа. Из соображений предосторожности он предпочел не встречаться с профессором взглядом – не у всякого выработан иммунитет на взгляд Медузы Горгоны, и Гарри сомневался, что попадает в число этих счастливчиков. Но голос Снейпа был настолько странным, что мальчишеское любопытство, не вытравленное даже теперь, побуждало поглядеть, что там происходит у зельевара в лице. Как будто там что-нибудь было когда-то видно.

 

– Поттер, отпустите, – повторил голос над ухом без обычной презрительной интонации. Сейчас в нем был только холод. И это как-то обнадеживало. Гарри вздернул подбородок, чтобы встретить смерть, если час ее настал, лицом к лицу, и впервые заметил, что Снейп только на полголовы выше него самого.

 

«Когда мы успели сравняться?» – подумалось прежде, чем мысли покинули рассудок. Действительно, впервые в жизни Гарри увидел глаза Снейпа так близко – и так мало испугался при этом. Поэтому дальнейшие действия были продиктованы чем угодно, кроме здравого смысла. Гарри бережно поднял повыше все еще слабо сопротивляющуюся руку и медленно приложил плотно сжатый кулак профессора к своей груди. Прямо к солнечному сплетению – месту, которое, как не мог не знать Снейп, было самым уязвимым для любого посланного проклятия. Гарри прижал к себе кулак и улыбнулся.

 

Вот теперь и правда стало тихо. Поскольку дыхание, оказывается, тоже является источником звука.  Впервые в жизни Гарри почувствовал, что дуэль взглядов между ним и Снейпом, длившаяся с первого урока зельеварения на первом курсе, прервана, поскольку появился временный победитель. Сколько людей могли этим похвастаться?   *Мистер Поттер. Наша… новая… знаменитость.*  Снейп отвел глаза.

 

– Вы вообще-то соображаете, что делаете? – полюбопытствовал он глухо, не поворачиваясь к Гарри. От неожиданности (еще бы, вопрос вместо проклятья) Гарри ослабил хватку, и Снейп наконец отнял руку. Вот сейчас он действительно смог бы навсегда заморозить надоедливого мальчишку взглядом – если бы, конечно, посмотрел на него. Но он не смотрел.

Он повернулся и, обогнув стол, уселся в большое вертящееся кресло, в котором обычно проверял контрольные.  Спиной к застывшему от неожиданности Поттеру. Казалось, он в одну секунду забыл о присутствии Гарри в своем  кабинете и о его существовании в природе вообще.

 Плечи Снейпа медленно опустились.

 

Какое-то время (несколько веков) Гарри молча смотрел ему в затылок. В голове с огромной скоростью проносились внезапно вышедшие из анабиоза мысли. И главная из них побудила гриффиндорца начать двигаться. Забыть о том, что он – Мальчик, Которого Не Уничтожил Снейп, и дать Снейпу шанс исправить это положение вещей.

 

Гарри обошел стол так, чтобы Снейп видел его приближение, и не торопясь опустился на каменный пол возле его ног. Руки Снейпа безжизненно лежали на коленях, в лице застыло отчужденно-замкнутое выражение. Гарри, не отрывая взгляда от лица сидящего, осторожно прикоснулся к его многострадальному запястью, на котором уже сиреневел кровоподтек, и положил на бессильно раскрытую ладонь подбородок.

В лице Снейпа ничего не изменилось – разве что добавилась нотка усталого удивления. Выглядел он, как после сильного нервного потрясения: опустошенным, измученным, лишившимся всей наступательной энергии.

Гарри тронул губами мягкую холодную кожу.

На это действие Снейп наконец среагировал:

– Мерлин, Поттер, вы ведь не убиты. Какого черта вам еще здесь нужно? Не соблаговолите убраться из моего кабинета? Вы выжили, можете донести эту радостную весть до своих друзей.

– Сэр… А можно мне остаться?

– ЗАЧЕМ?!

 

Ну, затем, что я не хочу уходить отсюда.

 Затем что впервые разглядел отчаяние под вашей маской.

Затем что вы скорее убьете меня, чем признаетесь в том, что ненавидите уже не только и не столько за то, что я – Гарри Джеймс Поттер.

 Затем, что я знаю, почему вы меня ненавидите – ведь я ненавижу вас так же и по той же причине.

 Затем, что я не хочу больше врать сам себе и не хочу, чтобы врали себе вы.

 И что бы я ни сказал сейчас, сэр, вы ведь слишком вымотаны нашим психологическим поединком – или подготовкой к нему. Вы же собирались на смертоубийство? Меня – или себя? 

Я хочу быть здесь – я хочу, чтобы вы в этом признались тоже.

 

Подавив долгий вздох, Гарри тихо сказал:

– Сэр. Вы можете убить меня потом или прямо сейчас. Но я был  бы крайне признателен вам, если бы вы позволили мне договорить.

 

– Как, Поттер. Неужели вы еще не всё мне сказали? Осталось еще что-то столь же судьбоносное, как признание ваших заблуждений?

– Угу, – не оценил иронии Поттер. – На тот случай, если вы подумали… Ну, это действительно не был маневр для выживания. И никто не знает, что я здесь – ни Рон, ни Гермиона не караулят под вашей дверью, чтобы нести меня в госпиталь или призывать Директора...  Я не сказал им, куда иду и что мы собирались делать. 

– «Мы», Поттер? Значит, вы все-таки преследовали цель меня убить – не могли же вы стремиться к такому миленькому выяснению отношений.

– Ну, со вчерашнего дня мои планы изменились. У меня было время на то, чтобы все взвесить и сделать… правильные выводы.

– В том случае, если ваши весы точны. И какие же, любопытно узнать, это были выводы?

 

Гарри потерся подбородком о холодную ладонь и заерзал, устраиваясь поудобнее. Какие выводы? Вам правда интересно? Ну, например, что я не буду больше зависеть отныне от Рона и Гермионы, терпеть их опеку и делать вид, что не замечаю их полуночных свиданий. Давно осточертело быть у них третьим лишним. Конечно, они не придут в восторг от новости, которую я им сообщу о вас – но это будут уже их заботы. Потому что я знаю не умом, а всем телом: у меня не будет  плеча надежнее вашего, если я смогу убедить вас, что со мной … стоит дружить.

 

Пребывая в отрешенной задумчивости, Гарри совершенно не учел, что привычка к одиночеству – даже рядом с друзьями – приучила его думать вслух. И минимум половину его соображений Снейп услышал. Он фыркнул, но как-то недостаточно зло для того Снейпа, который все время знакомства безжалостно терроризировал Гарри Поттера:

– Дружить?.. С вами? Вы с ума сошли, Поттер? По-вашему, я должен рассматривать ваше чудесным образом изменившееся мнение обо мне, как подарок судьбы? Как  величайшее благо, выпавшее мне в жизни?

– Не вполне, – вытолкнул Гарри из пересохшего горла. – Лучше как второй шанс на незадавшуюся когда-то дружбу…  А если вы никогда и не хотели с ними дружить, – добавил он поспешно, видя, как темнеют глаза Снейпа и выпрямляется сгорбленная спина, – то просто как возможность… узнать меня.

– Еще раз спрашиваю вас: зачем?!

– Затем, что… мне бы хотелось этого, сэр. Знаете, как тонка грань между ненавистью и… Всё, я закончил. Можете меня убивать.

– Поттер, – сказал Снейп шепотом, внимательно, не моргая, глядя на юношу, – вы с ума сошли?

 

И Гарри, отвечая на этот взгляд, молча кивнул.

 

Снейп медленно поднял руку и с интересом посмотрел на свою ладонь.

Гарри зажмурился в ожидании удара.

И ощутил, как прохладные пальцы медленно проводят по шраму на его лбу, по переносице, спускаются к губам… Гарри осторожно прикоснулся к ним в ответ и открыл глаза.

 

– Я не дружу со своими учениками, – сообщил ему Снейп своим привычным тоном. Глаза его с каждой секундой утрачивали живое выражение, вновь становясь холодными, как куски обсидиана. – Вам нечего делать в моем кабинете.

– А если я все же останусь?

– Вы не дали мне нужный для такого варианта ответ.

– Хорошо, – обмирая изнутри, произнес Гарри. Вариантов не было: Снейп, видимо, был настроен как-то прореагировать на него только в случае, если Поттер реально раскроется перед ним. Иными словами, покажет те самые тщательно скрываемые слабые места, о которых не то что Снейп – Рон и тот знать не должен.  И если сейчас он сделает попытку выкрутиться, профессор рассмотрит его действия, как очередной поттеровский финт. А Гарри хотелось совсем не этого.

 

 Ему хотелось, что греха таить, попробовать на вкус имя этого человека. Рискнуть произнести его хотя бы про себя. Хотелось убедить в своей искренности – ведь никто никогда не был с Северусом Снейпом искренней, чем вспыхнувший сейчас до корней волос, сидящий у его ног Гарри Поттер. Доверие…  Конечно, он сошел с ума. Но в этом случае пребывание на грешной земле не затянется. А если, вопреки всяким жизненным правилам, он прав – то убить Вольдеморта станет гораздо проще.

 

Во-первых, потому, что перед ним не испытываешь такого всепоглощающего смущения.

А во-вторых – у кого еще будет такой друг, с которым пойдешь не только в разведку, но и к черту в зубы? А у Гарри будет. Будет… Северус, если Снейп не пришибёт его раньше.

 

Взвесив все за и против, Гарри решил рискнуть. В конце концов, риск благородное дело. Хоть и опасное.

 

– Я хочу быть рядом с вами, потому что я влюблен в вас. Давно влюблен. И я знаю о вашей ориентации: Омут памяти… – юноша на секунду запнулся, но потом все же договорил, судорожно выдохнув в два приема:

– Если вы не прогоните меня от себя, сэр, я сделаю все, чтобы искупить обиды, нанесенные вам в юности. Потому что я тоже за них в ответе.

Если я… сошел с ума (возможно), стыд послужит мне достаточным наказанием, поверьте. Но если я хоть чуть-чуть прав… если вы – как и я – только поэтому… Я не могу ненавидеть вас… Я  сейчас уйду.

 

Последнее слово прозвучало почти неслышно. Некоторое время в кабинете стояла ничем не нарушаемая глубокая тишина подземелий. Нужно было вставать и убираться вон, однако ноги отказывались пронести Гарри мимо безмолвствующего Снейпа. Попасть под пронизывающий взор он не согласился бы сейчас даже под угрозой немедленной гибели. Лучше уж пусть буравит его склоненную голову. Гарри мучительно зажмурился, ощущая, как жарко щекам – на глаза даже наворачивались слезы.

 

Однако нельзя же до скончания жизни просидеть, съежившись, и ждать, что станешь невидимым. Он ошибся. *Я тебя предупреждал.* Да, предупреждал, но кто в жизни не ошибался? Я так хотел оказаться прав… Почти убедил самого себя в этой правоте… Вот с сегодняшнего дня я точно никогда не смогу посмотреть ему в глаза. Сам себя сделал посмешищем. Ладно, Поттер, подъем. Бог знает, сколько уже времени прошло, друзья опять начнут волноваться, что меня похитили-пытают-вот-вот-уничтожат…  Почему мне кажется, что хуже, чем теперь, под пыткой не будет?.. Но Гарри Поттеру нельзя рисковать собой и размениваться на простые опасности военного времени. Ему предстоит сражение с Мировым злом. Как и в случае с Малфоем – в одиночку. Никто не встанет рядом: квалификации не хватит. Будут стоять на подстраховке. Это ведь твоя главная предстоящая битва, Поттер. 

 

Нет, не главная. Главную я только что проиграл.

 

Чувствуя подступающие к глазам горячие слезы, Гарри сделал попытку встать. Опустившаяся на взъерошенную макушку рука удержала его на месте.

– Останьтесь, Поттер. Я… покажу вам ошибки, допущенные в предыдущей работе.

 

Выражение лица профессора Зельеварения ни на йоту не изменилось. Голос его сохранил все повелительные интонации, а тон – привычную иронию. Только Гарри почему-то показалось, что в слизеринских темницах стало светло, как в башне астрономии, а рассмотрение ошибок в контрольной работе сделалось увлекательнейшим занятием. Все зависит от того, кто на них указывает.

Поттер вскинул ресницы, тяжелые от непролившейся соленой влаги, и уставился прямо в лицо человеку, на которого секунду назад не посмотрел бы даже под Imperio. Снейп глядел на него сверху вниз  внимательно и как-то иначе, чем всегда.

Конечно, привыкнуть за семь лет можно и к оглушающему презрению. Гарри привык. Так что теперь пребывал в растерянности, встретившись с не уничтожающими, а просто изучающими глазами.

 

 

Чувствуя подступающее к горлу рыдание, Гарри улыбнулся вздрагивающими губами и прошептал только одно слово:

– Спасибо.