Глава 10. «Отношения»

Из паба они выехали, едва рассвело. Через пару часов остановились в довольно приличной гостинице. Всю дорогу Гарри искренне старался думать о чем угодно, кроме желания затащить Снейпа в постель, - не получалось. Едва за ними закрылась дверь в номер, он решил, что интриги никогда не были его сильной стороной, тогда как честность порою сильно облегчала жизнь. К сарказму профессора у него последнее время начал вырабатываться иммунитет, более того, он чувствовал способность дать отпор, а потому предстоящий разговор его не пугал. Пока он думал, с чего начать, Снейп молча сходил в душ и устроился на одной из двух кроватей с явным намерением выспаться. Гарри последовал его примеру, преследуя куда менее невинные цели. И все же, когда он вышел из ванны, все планы, даже какая-то мальчишеская бравада вдруг показались ему неуместными, глупыми, бутафорскими чувствами. Кое-как нарисованными декорациями для куда более масштабной постановки, сценарий которой не был написан, и играть что-то другое, просто чтобы не простаивали, не хотелось. Странные мысли… Он боялся получувств и боялся ощутить их в полной мере. Откуда такая нерешительность? Может, все потому, что Снейп спал?..

Спящие люди… Ну да, они бывают разными. Кто-то, как Невилл, свернувшись во сне в клубок, выглядит милым и трогательным, кто-то, подобно Рону, мужественно ведет ночами бои с подушкой и воинственен, как гоблины в период восстания Скверногрыза Второго. Кто-то, подобно Гермионе, кажется, и не спит вовсе, всегда готовый вскочить и кинуться дописывать очередные столбцы расчетов по арифмантике, навеянные, видимо, как Менделееву его таблица. Не то чтобы Гарри помнил, кто такой Менделеев… так слышал от той же Герми, что он имеет какое-то отношение к алхимии, или это была химия? Неважно.

Снейп спал удивительно умиротворенно, слегка разметавшись по кровати. Во сне с него спали все маски дня, и он был собой… Немолодым, некрасивым, несчастливым, и это немного горькое, застывшее в своей грусти лицо рождало в Гарри прилив ничем не обоснованной щемящей нежности. И становилось понятно, что одного хорошего секса будет мало и ему хочется еще сотни вещей. Чтобы улыбнулись эти слегка приоткрытые губы… Они это умели, теперь он знал. Чтобы между бровями разгладилась глубокая морщинка и… Желаний оказалось так много.

Он сел на край кровати и провел кончиками пальцев по щеке Снейпа. Очень медленно… Щека была гладко выбритой и прохладной, чарующе мягкой, хотелось повторить путь пальцев языком. Почему нет? Он наклонился, пробуя кожу Снейпа на вкус, ничего необычного, никаких личных запахов, чистота, свежесть, немного горьковатый вкус мыла… Но почему же так приятно? В чем прячется волшебство? Откуда такая уверенность, что лучше ему ни с кем в этом мире не будет? Может, она необъяснима, как и то, отчего, резко, удивленно распахнув глаза, Снейп ничего не сказал ему. Только запустил руку в его волосы, не отстраняя, но и не привлекая ближе, фиксируя его намерение, но оставляя что-то невысказанным…

«Он снял линзы». Почему-то именно это показалась Гарри невероятно важным, ведь он свои тоже снял. Наверное, в этом было что-то символичное, они оба не хотели видеть мир чужими глазами… И что-то сказать было нужно, необходимо… Они намеренно молчали, они издевались друг над другом и каждый над самим собой, но кто-то должен был поставить точку.

- Я вас люблю.

Неправильные слова? Необдуманные? Не такие, как следовало бы? Наверное, но ничего честнее он не нашел. И если Снейп не был к ним готов, то для Гарри, наверное, это было еще большей неожиданностью, он отшатнулся сам, первый, пока его не оттолкнули, бросился на свою постель и, завернувшись в одеяло, отвернулся к стене. Ему было понятно недоумение Снейпа, потому что он сам недоумевал. Нет, «недоумевал» неправильное слово, он был потрясен, шокирован, обнажен не телом, но душой, и эта душа не нашла ничего лучшего, чем начать кровоточить. Самым страшным в этом коктейле ярких острых чувств было счастье. Наверное, еще вчера он испугался бы боли потерь, счел бы, что любить Снейпа – это проклятие, но сейчас… Сейчас он был просто тихо счастлив. Эта такая радость – быть живым… чувствовать и любить даже среди подлости и предательства. Все равно, что найти бриллиант в навозной куче, и это прекрасное, светлое, теплое нужно сохранить в себе во что бы то ни стало.

Тяжелая ладонь легла ему на плечо, слегка погладила. Снейп молчал, и Гарри был ему за это несказанно благодарен. Наверное, такое понимание делало его чувства только ценнее, недавно он думал, что желать Снейпа – проклятье, тогда почему было таким простым и замечательным было его любить? Он не знал, сколько лежал так, отвернувшись к стене, просто переполненный чувствами и с пустой от мыслей головой, а ладонь нежно скользила по его плечу, и это было то, что нужно…

 

Но, увы, как бы мы ни кричали: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», маятник времени неумолим. Он безжалостно крушит этот застывший миг счастья, превращает его в секунду, ее – в минуту, и вот уже что-то довлеет, тяготеет, требуя разрешить ситуацию. Иногда действие – самое сложное, что требуется, но маятник никого не щадит, и каждое его колебание противопоставляет себя вечности, утверждает: «Ничто не может длиться бесконечно».

Гарри обернулся. Он сам не знал, чего ищет на лице Снейпа… Странно, ему было бы неплохо, заметь он гнев, его он бы пережил. Гнев – это даже хорошо, логично, честно. К чему Гарри готов не был, так это к пониманию.

- Я сказал то, что думал. – Это прозвучало почти вызовом.

- Ладно.

Не «хорошо», не «плохо», просто «ладно». И не то что бы стало обидно… Просто он лишний раз убедился, что для того, чтобы любить, объект любви совершенно не обязательно понимать.

- Больше тебе сказать нечего? Черт, ругайся, наори на меня, но только не молчи!

Ему было прощено даже это «ты».

- Все очень неправильно. – Снейп попытался встать, но Гарри удержал его за руку, и профессор смирился. - Так не должно было случиться. – Его рука скользнула по лбу гриффиндорца почти отеческим жестом. – Блажь… Обстоятельства, это должно пройти и пройдет.

- Я не хочу этого!

- Гарри…

Снейп был удивительным, он никогда не видел его таким грустным… Он никогда не любил его так сильно… Он вообще никогда раньше его не любил… И в это чувство надо было заставить верить… Его, себя, весь мир.

- Верь мне, просто поверь: я рад, что все так…

- Все не так, ты обманываешься, все сложно, я не могу объяснить…

- Так не усложняй и не объясняй! Я хочу быть обманутым. У меня есть это право, обмануться. Пусть будет ложь, если она так прекрасна. Во лжи тоже есть смысл, если она способна принести радость.

Его тело, похоже, сейчас действовало куда разумнее, чем все остальное, и оно знало, что нужно сделать… Гарри еще не успел ничего обдумать, а уже целовал Снейпа. Жадно, порывисто, предлагая всего себя без остатка и ничего не требуя взамен, и ему уступили… С колебаниями, в замешательстве, но губы Снейпа… Нет, Северуса, теперь, конечно, Северуса приоткрылись навстречу, и он не смог надолго сохранять инициативу. Ее отняли.

Он, как и все, иногда размышлял о своем первом разе, не считая того, что в большинстве планов это происходило с девушкой, он предполагал что-то нежное и романтичное, но никогда ничего столь голодного и безумного… Человек предполагает, а чувства зачастую располагают к совершенно иному.

Это было горячо, бешено, он открывался, подавался навстречу любой ласке, шипел от нетерпения, отрывая пуговицы на этой «чертовой монашеской шмотке», глотая поцелуями смех Северуса, пока Гарри яростно сражался с этим элементом его одежды, и нетерпеливо постанывал, когда получил увесистый шлепок по ягодицам за попытку отгрызть пару особенно упрямых пуговиц, которые не желали ни расстегиваться, ни отрываться. Наверное, ими обоими двигал страх: Гарри боялся, что Северус может передумать, и это заставляло его быть нетерпеливым, профессор, похоже, страшился, что он не передумает, и это наполняло его движения томной грацией, немного резковатой, призванной не очаровать, но шокировать, и от этого Гарри заводился еще больше. Когда верх от пижамы Северуса наконец-то упал на пол, он застонал как раненое животное. Красные, плохо зажившие рубцы, осквернявшие белую кожу. Черные глаза смотрели на него с вызовом, и он его принял, рванувшись вперед, прижимаясь к ним губами. В шипящем вздохе Северуса было больше удивления и боли, чем удовольствия, но это было именно то, что сейчас нужно.

- Я убью их всех, убью каждого, кто посмел причинить тебе боль… Верь мне…

Снейп усмехнулся:

- Какие мы стали кровожадные, о!.. – этот тихий стон свидетельствовал о том, что Гарри в очередной раз нашел в споре верную тактику. На этот раз весомым аргументом послужил чувствительный укус маленького, расположенного прямо под очередной обласканной его языком отметиной соска.

Он тут же поспешил закрепить достигнутый результат, повторив укус, пробежавшись по крошечной, напрягшейся от удовольствия бусинке языком, и был вознагражден тем, что Северус резко оторвал его от себя, буквально швырнув на подушки. Гарри сам помог ему снять себя штаны, постанывая от возбуждения, наверное, даже перевозбуждения, его член блестел каплей выделенной смазки, и он закричал, искренне сочувствуя их соседям за стеной, когда Северус наклонился и резко, до самого конца взял его в рот, пропуская в гладкое, влажное, божественное горло. На войне как на войне, и проигрыш более опытному противнику не такой уж позор, Гарри кончил, едва пальцы Северуса сжали его яички. Но ему этого было мало, он чувствовал себя в раю, и никто бы даже пинками не смог вытолкать его обратно на землю.

 

Едва его любовник отстранился, он уже жадно целовал его, пробуя свой собственный вкус, он очень шел губам Северуса, покрасневшим, мягким, солоноватым. Гарри хотел отплатить тем же и больше, много больше, использовать все возможности своего тела.

- Трахни меня! – выдохнул он, едва почувствовав новую волну возбуждения.

- Глядите-ка, командуем, – профессор резко перевернул его на живот, подкладывая подушку.

Гарри это нравилось: говорить пошлости, устраивать перебранку даже в постели – из его маленького закомплексованного нутра вырвалось жадное до огня и пожара страстей нечто, оно сметало все барьеры, топтало собственную невинность и очень хотело жить, как никогда околдованное дурманом настоящего.

Прохладные пальцы развели в стороны его ягодицы, почувствовав прикосновение влажного языка к своему анусу, он громко и с чувством чертыхнулся, в этом было что-то невероятно непристойное… Какие-то комплексы, воспитанные в нем Дурслями и даже Хогвартсом, еще пытались протестовать, но куда им было спорить с Северусом, с его любовью и порожденным ею бесстыдством… Не было ни граней, ни запретов. Он хотел этого, хотел отдать всего себя, настоящего, без фальшивого жеманства и запретов. Он терял голову от этого мужчины, его тело не просто отзывалось на его ласки, оно их жаждало и не стеснялось просить. Да, он был безумен, целиком и полностью, бесповоротно, но ничего лучшего с ним пока не случалось… Ну, до того времени, пока этот язык не скользнул внутрь.

«Пытаясь не кричать о своей любви к нему, я почти съел простыню»… Странное будет у этого первого раза описание, если Гарри когда-нибудь осмелится поделиться с кем-то впечатлениями. Но это было так… он уже не мог стонать, это было не выразить даже стоном… Сдерживаться, но потом зубы сами собой вцепились в простынь, руки комкали ее… Наверное, никак иначе он прореагировать не мог, не зная, что его ожидает, предвкушая…

- Открой рот. – Он повиновался, зубы Северуса теперь терзали его шею, его возбужденный член, все еще скрытый тканью брюк, терся между ягодиц, и так хотелось его почувствовать…

Три пальца. Гарри старался, облизывал, посасывал, вымещая на них все свое желание, и когда их отняли, выместил свое негодование на злосчастной простыне.

- Будет больно…

Наверное, он хотел сказать, что ему плевать, что он хочет, даже если это его убьет, только, пожалуйста, скорее, но получилось куда правильнее и короче…

- Люблю тебя…

Сначала дискомфорт, не более, один палец, два, три – все это как-то смазалось, жаркое дыхание Северуса на его шее, и слова…

…«Сладкая песня прелюдии» чарующим голосом. Его голосом о том, какой он, Гарри, тесный, гладкий, горячий внутри, и с каким удовольствием он, Северус, все это возьмет, потому что Гарри сам напросился, тем, как он подается назад, насаживаясь на пальцы, даже если ощущение необычное и не слишком приятное, потому что хочет большего… Хочет чувствовать его внутри себя…

Это было даже забавно: то, что Снейп, в принципе, ухитрялся оставаться джентльменом даже в постели. Это возбуждало Гарри куда больше, чем грязные словечки, срывавшиеся с его собственного языка, они были такими разными, им было так хорошо вместе…

Это было больно… Несмотря на то, что он был растянут пальцами, все горело. Он не мог не плакать, слезы были необоснованными, неуправляемыми, потому что, несмотря ни на что, он хотел продолжать. И едва Северус останавливался, чтобы дать ему привыкнуть к новым ощущениям, он сам подавался назад, насаживаясь на его член, так было нужно. Ему и никому больше, он чувствовал себя… Нет, описать это было невозможным… Но он попробовал, и единственное, что смог подобрать, - он был целым. Его любовник… Нет, любимый, он ценил… и его нежность, и терпение, и прерывистое дыхание, когда он старался щадить его – все это было важным, но ненужным. Гарри не знал, сколько ночей у них впереди, и стремился сделать эту своей личной Меккой. Святыней… А разве стоит бояться святости? Что боль в сравнении с обладанием? Разум? Нет, он отринул разумность… И правильно сделал: боль никуда не делась, но то, что примешивалось к ней, оно все искупало. Даже не оргазм… Неважно… Он кончил дважды, пока Северус его трахал… Или это Гарри трахал Северуса? Куда-то нахрен дружным строем пошли все рассуждения Симуса о геях пассивных и активных. Кто кого желал больше, кто был в ком, если они в итоге оставались друг с другом… Друг в друге, неважно… Все неважно, Гарри усвоил одно: в любви нет стыда и запретов, если это истинная любовь. А то, что она была таковой…

Неважно, что было вчера. Не так уж имеет значение то, что будет завтра. Маятник, он ведь движется постоянно, а не просто фиксируется в определенных точках отчета. И где-то в таком скольжении Гарри полюбил Северуса, и где-то в ответном ходе Северус ответил Гарри взаимностью, и его это сломало…

 

***

Вода в ванной пахла хмелем и ромашкой, она была теплой и, ну да, мягкой, уютной, совершенной… Северус лежал на спине, закрыв глаза, это значило больше, чем секс… Такие минуты. Они ехали после их первой ночи три дня, по два-три часа в сутки. Изменилось все и толком ничего, но Гарри научился ценить каждое мгновение. Он лежал на своем любимом, медленно, как губка с мыльной пеной, скользя по его телу, наслаждаясь покоем… Это один в один повторяло их ванну после первой совместно проведенной ночи. Почти ритуал… Ну да, почти… Что-то постоянное, если три дня – это срок для отношений. Впрочем, в их случае Гарри счел бы неделю вечностью. От ненависти до любви один шаг? Возможно, но это был самый трудный шаг в его жизни, и сделать его было недостаточно… С последствиями этого шага еще нужно было научиться жить.

Все влюбленные слепы? Да нет… Просто они иначе смотрят на мир. Все тот же Снейп, но раздражительность вдруг стала темпераментом, сарказм – чувством юмора, худоба теперь гордо именовала себя стройностью, что до носа… Что ж, Гарри искренне гордился таким наглядным доказательством… Ну, в смысле, он-то помнил поговорку про мужчин с большими носами и мог засвидетельствовать всем и каждому, что она истинна. Лучшем доказательством служили не слишком приятные ощущения, которые испытывала его задница от езды на мотоцикле после очередной бурной ночи. И все же… Иногда Гарри путался в обращениях, попеременно именуя профессора, то Северусом то Снейпом, злился на себя за это… А в остальном, он говорил себе, что является счастливейшим человеком. Только это было ложью.

Когда человек влюблен, для него высшей формой понятия «счастье» является радость любимого человека. А Снейп рад не был. Он был терпим, позволяя Гарри все, за что раньше, наверное, сжил бы его со свету. Он стойко переносил его нежность, потребность в ласке, он не отказывался от секса, но никогда сам не проявлял инициативу, он не говорил об их отношениях, вообще всячески уклоняясь от ответов на вопросы. Иногда Гарри начинало казаться, что он вообще остался один. Эта замкнутость начиналась, едва они покидали постель, иногда она была приятной, как во время совместных ванн, порою чертовски раздражала.

Гарри терялся, секс был действительно замечательным, потом они обычно долго нежись в воде. Вместе спали, вместе ели, но…

- Я тебе хотя бы нравлюсь?

- Я не имею привычки заниматься сексом с людьми, которые мне отвратительны.

- Это должно меня радовать?

- Это должно тебя убеждать что я, по крайней мере, не спал с Волдемортом.

- А что, у Дамблдора были шансы?

- Ну, в свете моего последнего выбора любовника… Не то что бы я ожидал однажды проснуться рядом с тобой, так что кто знает?..

- Извращенец.

- Я тоже так думаю, дай мне карту.

Ни одного разговора у них не получилось. А ведь Гарри старался… Он никогда не пасовал перед трудностями и не боялся задавать вопросы, прямо глядя в глаза Северуса, он интересовался.

- Кто я для тебя?

- А кем бы ты хотел быть?

- Любимым человеком.

- Ну, так будь, или я тебе чем-то мешаю?

Переиграть Северуса было невозможно, он не хотел ничего обсуждать, загоняя Гарри своими ответами в рамки полной неопределенности. Его даже на ссору было невозможно спровоцировать.

- Если ты переживаешь по поводу того, что я твой бывший студент и все такое…

- А что, похоже, что я переживаю?

- Нет, но…

- Мне бы стоило?

- Нет, но…

- Тогда я предпочту страдать из-за инцеста, ведь по документам ты мой сын.

- Северус, я серьезно!

- Я тоже…

 

Это было невыносимо, и Гарри сдался. Он понятие не имел, что между ними есть сейчас и что будет завтра. Он любил… Возможно, это было юношеским максимализмом или просто самоуверенностью, но он не видел в Северусе отрицания тому, что его чувство может быть взаимно. Подтверждений, впрочем, тоже не было. Было пусто. Было тихо. Много вопросов, никаких ответов. Сдаться? Ну уж нет… На такое Гарри был не способен, именно поэтому он сейчас медленно скользил по гладкой коже своего любовника ладонями, покрытыми гелем для душа, - это успокаивало, это придавало уверенности. Такие минуты помогали бороться с одолевающей его уже сутки мигренью. Голова болела дико, но он не позволял себе думать об этом, а тем более жаловаться. У Гарри были темы для разговора поинтереснее.

- Какие планы на завтра помимо дороги?

Снейп пожал плечами, слегка поглаживая его пальцами по спине.

- Попробуем найти еще какое-то заведение и запастись небольшим количеством наличных, нам остался всего день пути, если поторопимся…

- А нам могут понадобиться деньги в этом твоем убежище?

- Нет, но думаю, стоит подстраховаться. Вдруг придется бежать и оттуда.

Гарри хихикнул.

- Как подумаю, что буду на несколько лет заперт с тобой в четырех стенах…

- Боишься сдохнуть со скуки?

- Скорее быть затраханным до смерти.

- Следи за языком. Ему нужно найти лучшее применение, чем сквернословие.

Поскольку за этим последовал поцелуй, он не стал спорить. И все же… Было странным, что Снейп так безразличен к событиям, которые могут крупно изменить их жизнь. Жить вместе, не день, не два… Разве это будет просто? Разве не надо что-то обсудить, как-то притереться к совместному существованию… К новой форме взаимоотношений. В дороге, когда большую часть дня они проводили молча, в непрекращающейся езде… Но в том доме, о котором говорил Северус, у них, похоже, будет даже слишком много времени для общения. К чему это приведет? Не похож его профессор на человека, который любит решать проблемы по мере их поступления. Это он, а не Гарри должен пытаться что-то решить. Головная боль становилась невыносимой.

- Северус, почему мы не можем нормально обсудить наши отношения.

- А что тут обсуждать? Сколько раз и сколько поз?

Гарри разозлился. Это уже начинало раздражать. Он вылез из ванной и, замотавшись в полотенце, ругнувшись, вышел в комнату и забрался с ногами на подоконник. «Сколько раз и сколько поз!». Он любит Снейпа? Ха. Он его ненавидит. Значит, вот что для него их отношения – просто секс! Чем больше он злился, тем сильнее раскалывалась голова, он повернулся к окну. Странно, откуда в нем такое внимание к деталям. Название улицы, номера домов, лица редких прохожих, и ненависть… Много, много ненависти… Ко всему этому номеру, этому миру и, конечно, Снейпу…

- Гарри! – Он резко обернулся: профессор стоял, прислонившись к косяку, его лицо было искажено мукой, метка на белой коже казалась, почернела, как угли, она уже не была частью тела, а чем-то самобытным, темным, пугающим, притягивающим взгляд. – Вышвырни его из своей головы. Немедленно.

Черт, какой же он кретин! Гарри попытался очистить свои мысли… Удавалось плохо, но… Северус, он подставил Северуса, подставил их обоих. Он не думал, что мантра: «Пошел на хер из моей головы, красноглазый придурок!» сработает. Странно, видимо, Лорд был немного шокирован подобным обращением, потому что Гарри удалось выпихнуть его из своего сознания, но это было уже не важным… Северус закричал и, вцепившись в свою метку так, словно хотел с мясом вырвать ее из руки, медленно осел на пол.

- Что я наделал? – Спросил себя Гарри, пытаясь бороться с истерикой. Что ж, ответа не было, ущерб был еще впереди, он бросился к любимому.